Вернуться к ТРТЕТЬЕЙ главе Повести-2

Повесть о счастье, Вере и последней надежде.(НЕОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ВАРИАНТ)

Часть Вторая. …иногда так хочется, чтобы они были

Четвёртая Глава.
Позвонить на тот свет?!

— Подожди, я ничего не понимаю, — Вера остановила его чтение с некоторой радостью: — у тебя ведь там вошли две женщины сначала? Да?
— Да.
— А почему тогда ты пишешь сейчас про одну из них как про мужчину? Или это просто мужчина, переодетый женщиной?
Федя задумался. Молчание затягивалось. Он раздумывал как проще и доходчивее объяснить это… это сфумато… сфуматто стакатто… Стаканно сфумигатто… Как дым от сигаретты…
…художники до сих пор писали образы и характеры, а я здесь рисую—символ. И не проосто символ а—Символ Системы! В отличие от просто образа символ должен обладать глубиной и таинственностью… Галина Борисовна—это Символ Системы: это и женщина, и мужчина, и Система в одном и том же флаконе, поэтому она меняется в зависимости от обстоятельств. Она как хамелеон… или даже ещё хуже… Хамелеон из флакона…
— Ничего не понимаю, — пожала плечами девушка, — ну ладно читай дальше.
— Моя проза—не для средних умов, — вздохнул Филя и велеречиво продолжил высокохудожественное чтение:
«Людмила не могла не отметить, что официантка Галину Борисовну почему-то называет Петром Петровичем, а не настоящим именем. И режиссеру Галина Борисовна представилась как Иван Иванович.
— Почему ты при всей твоей силе и могуществе выглядишь как … — она замялась
— Ну-ну, смелеее! – Галина Борисовна подмигнула Людоедочке.
— Иногда ну как какой-то артист, — выпалила она наиболее осторожное и благопристойное сравнение, выбранное ею из «клоун», «хрен гороховый», «сумасшедший» …
Галин Борисыч не обиделся.
— Ну ладно, если ты такая умная, то я тебя скажу. Дело в том, что я есть, но меня не существует
— Хи-хи-хи… — тихо рассмеялась породистая тёлка. — Как это?
Он тоже усмехнулся на её реакцию. И помолчал, наслаждаясь умственным замешательством.
— Такого не бывает! – воскликнула она .—Ты ж не бог!
— Да, — скромно улыбнулся наш скромняга, — я не совсем всесилен, и даже несколько не всемогущ, но по сравнению с простым смертным посмертно удостоенным Героя Советского Союза но в своей сфере я действительно всемогуш…
— Если ты такая умная должна это понять, хотя это очень трудно понять, но необходимо, иначе… Я правильно говорю, товарищ майор?
Она оглянулась: все столики рядом с ними были незаняты. Среди пустынного зала ресторана около них никого не было.
— И что так уж каждый столик прослушивается?! — не удержалась Людоедочка от здравого скептицизма.
— Ты с кем это разговариваешь?
— Вообще не прослушивается ни один столик! Но … — он задрал указательный палец жестом Великого Учителя вверх.- но в каждом из ресторанов и в каждом столике — моё ухо, Ухо Большого Браата
— У тебя есть старший брат?
— Нет. Ты опять ничего не поняла — это не брат, Это Большой Браат. Две больших разницы, как говорят в Одэссе.
Она задумчиво подперла подбородок своим кулачком. И посмотрела на него прищуренным жёстким взглядом сквозь свой длинный ресниц:
— То есть ты из потустороннего мира? Да или нет?
— Да нет, я с потусторонним миром не имею никакой связи. Даже от Великой Империи Зла и Тьмы я огражден Железным Занавесом. Я — невыездное существо….»
Итак, Федя, будущий Великий Прозаик Земли Русской (сокращённо — ВПЗР) остановил свой художественный свист… в горле пересохло и его надо было промочить и смазать хотя бы простой водой…
— Бред какой-то… — пожала плечами Вера.
— Но мы уже живём в этом бреде целых семьдесят лет. Август, сентябрь, октябрь, в ноябре—Великой Октябрьской социалистической революции— исполняется 70 лет. Мы все—невыездные. И я скажу даже больше—мы еще проживём столько же!
— Но ты же разговариваешь с собаками и кошками, воробьями и галками, даже железная дверь , обитая чёрным дерматином, тебе передает содержание случившегося за ней …
— А знаешь почему? Да потому что Я — винтик, я шпунтик? Я винтик Системы. И вместе с тем я её полной олицетворение. Я есть везде и меня нет нигде. Но каждая Система несет в себе зачаток Хаоса, как каждая жизнь чревата смертью, потому что Система не свод каких то правил жизни — это порождение времени и пространства. B вот когда Система становится слишком системной …
— Не то ты пишешь, Федя! — воскликнула Вера с неожиданной страстностью.— О любви пиши , пиши о любви — —пиши, пиши но о любви… Слышишь?! А про политику больше не пиши.
— Хорошо! Не буду, — как-то легко и равнодушно пообещал он.—Мне она уже самому надоела и сидит у меня в печёнках….
А сам подумал: «В самом деле, ведь есть и другой более чёткий вариант— латиноамериканский …»
Чтение книг и своего отрывка. «Пиши о любви!». Если в политике он ещё что-то как ему казалось разбирался, то в любви он, несмотря на приличный возраст, сильнейшим образом стеснялся и был полный профан.
—А почему она у тебя женщина? — не унималась Вера.
— А чтобы никто не догадался что она олицетворяет комитет госбезопасности… — ответил он первое, что пришло ему на ум.
И Федя был вынужден придумывать всё новые и новые ответы, каждый раз из которых не был окончательными..
— Какая глубокая философия! — она обвела взором прокуренный зал ресторана, потихоньку наполнявшийся изящной публикой из числа мажоров — золотой молодёжи, унаследовавшей революционные, боевые и трудовые традиции советского народа… — Слушай, ты такой умный!
Только вот одного я не могу понять — ты сам мужик или баба?
— слушай, обними меня покрепче!
И наш герой послушно обнял героиню
Х* Х* Х*
СТАЛ МУЖЧИНОЙ—это здесь? А где ж ещё? Но естственно целый абзац точек, многоточий тире и слэшей…
На самом деле немножко по-другому…
На самом деле оба они чертовски устали: он—после бессонной ночи на Курском вокзале, она—после дежурства… И вместо самой собой разумеющегося первого секса раздвинули не ноги, а диван и задрыхли на нём… Ну примерно как брат и сестра… Проснулись уже тогда, когда на дворе был вечер…
После этого Федя поехал за своим портфельчиком, день отлежавшем в ячейке автоматических камер хранения. По пути он задумался о том, что произошло.
, во-первых, на душе воцарились какие-то странные мир и спокойствие…
— .-.=.-.— — .-.=.-.—
А я без тебя собственно никуда и не ходила больше…
«Ходила» — это было вне всякого сомнения—
…
… я думаю, что после того как по телефону она сказала до свиданья, она уже пожалела об этих своих словах…
А может быть у ней изменилась ситуация, и она серьёзно забоялась остаться одной…
Когда он вернулся, у Веры был уже готов поздний ужин из запечённой курицы.
Х* Х* Х*

ВЕРА УШЛА НА РАБОТУ, А ОН ПОСЛЕ СОВМЕСТНОГО ЗАВТРАКА ОСТАЛСЯ ОДИН В ЧУЖОЙ КВАРТИРЕ, ну полное доверие—а вдруг он начнёт лазить… Вера была отчаянная девушка… Или верующая? В него??! В него, не доверяющего самому себе…
Он достал пылесос и начал пылесосить ковёр в большой комнате. Несмотря на то, что он хорошо выспался, его как-то снова потянуло в сон. Может быть потому что жужжание моторчика на колёсах было каким-то наутжно монотонными и усыпляло…
Потом он начал пылесосить тот ковёр, который висел на стене большой комнаты… В какой-то момент он услышал трель телефонного звонка.
Брать или не брать? Быть или не быть?
Поскольку никаких запретов не поступало, он осторожно снял трубуку, но вместо привычного вскрика подстреленного лебедя: «Алё!» просто кашлянул застенчиво в трубочку
— Почему ты так долго не подходил? — спросила Вера.
— Дак я пылесосю в большой комнате… пока выключил, пока подбежал…
— Ты пылесосишь, что ли?
— Да. В большой комнате, уже ковёр на стенке почистил…
— Молодец.—обрадовалась Вера.— Не забудь стены пропылесосить хорошенько..
— — А зачем стены?? — пределу его удивления не было.
На них пыль оседает…
— На стенах?? Не может быть—они же вертикалльные и она не удержится на стенах… Пыль—это под диваном, под шкапами… Ну ещё может быть на шкапах…
— Не говори чушь. На стенах полно пыли…
— Ага, ты ещё скажи на потолке….—съехидничал он.
Вера призадумалась…
Х* Х* Х*
КЛАССИФИКАЦИЮ ВНУТРЕННИХ ГОЛОСОВ
… когда они появились?
В далёком детстве, сначала вероятно внутренний голос не воспринимался, как голос чужой —- но с течением времени… Федя всё чаще ощущал, что идёт какое-то странное раздвоение: в компании— ухмыльнись и спроси: «Девушка?» после того случая, он понял, что внутренний голос—это его враг.
Враги у него были и внешние, те, кто считали его ненормальным, и прямо, и нелицеприятно указывали ему на это.
Самый первый случай был в сельпо, когда бабушка послала его купить хлеба и молока; сама она была чем-то занята у печки и не смогла отойти. Подойдя к прилавку десятилетний мальчик сказал продавщице (её звали Тоня):
— Булку молока и бутылку хлеба, — разжал ладошку и аккуратно выложил на доски заранее приготовленную мелочь. Как она радостно с удовольствием рассмеялась! Но это были внешние враги, ненавидевшие его семью, завидовавшие его отцу и матери… Ну и бабушку, наверняка…
— А ты уже совсем *бнулся, Федя! = с непередаваемой радостью поставила диагноз врачиха=продавчиха Тоня.
До восьми лет он говорил то, что думал. В восемь лет в душе произошёл какой-то перелом. Он уже не помнил, по каком поводу и как. Просто в какой-то момент взрослеющего бытия он вдруг понял, что выжить в этом прекрасном и яростном мире можно только двуличным поведением. Если он будет говорить то, что думает на самом деле, он каждый раз будет попадать—точнее ему будет попадать на орехи; иногда—не очень, но иногда—сильно…
Молчание—золото, разговор—серебро …
И Федя перешёл жить по двойным стандартам. Решительно и бесповоротно.
Была ещё одна семья, которую на полустанке Тихий Омут почему-то все ненавидели… Они с ней тоже не общались…
С годами он научился вычленять этот внутренний голос, понимая что он ничего хорошего не посоветывает, и если он сделает так, как говорит ему хрипатый, то точно сломает себе голову.
Где размещался этот внутренний голос.
Очень долго он не знал этого—сначала ему казалось, что он шёл из живота, но потом он вычислил более точное его местоположение: в своей черепной коробке, на затылке — почти за правым ухом, ближе к шее—именно там порой возникала пульсирующая головной боль, по своему характеру напоминавшая вбитый гвоздь …
Анальгин … Или тройчатка … Или пятерчатка …
Помогало!
Молчание тоже помогало.

Х* Х* Х*
Положив трубку, после разговора с Верой Федя вернулся в большую комнату… В углу нахохлившись сидела Чёрная Женщина…
Она подняла гипсовой бледности лицо…
…
… «Я – не женщина, — сказала Черная Женщина. – Я – мужчина!»

— Ну это уже совсем галлюцинация, — меланхолично подумал Федя, точнее уже Фёдор Казимирович, и задал встречный вопрос: — а почему ты в черном?

Ответ не только был неожиданным, он был ошарашивающим полностью, с ног до головы:
— Все священники ходят в черных рясах!
Он помолчал.
Молчала и Черная Женщина. Действительно, католические тоже в черных, пресвитеры у баптистов? Наверное, тоже в черном … А буддисты
— А буддисты в желтом! – неожиданно прорезался изнутри внутренний хрипатый голос …

— Понимаешь, — произнесла Чёрная Женщина, — все творцы платят этим за свои успехи, за творческие достижения… Впрочем, окончательный выбор остаётся за тобой… я не настаиваю. Если ты сможешь прожить без меня, или, например, спрятаться от меня так, чтобы я тебя не нашла… Можешь попробовать…
— Бояться что, — осклабилась брюнетка.—Бояться—это чувствуя… Ты должен осуществлять определённые действия и поступки , например, не писать… или—не думать…
— Мне будет скучно, бъс!
— Да ты прав тебе будет омерзительно скучно, но зато ты проживёшь подольше…
— подожди! Ты говоришь—все творцы, значит, и Леонид Ильич—тоже куку?! он ведь такую эпОпию отгрохал собственнолапно..
— Нет уж. Как раз с ним всё было в порядке… Он просто овощ
— Да? Овощ? А я всегда думал, что Леонид Ильич Брежнев это —фрукт…
— и что—ноблевские лауреаты тоже видят тебя?
— нобелевские лауреаты? А кто это такие? Я с ними делов не имею…
Он повернулся—она исчезала; но странный этот разговор остался у него в душе
Он сам чувствовал как писанина выворачивает его наизнанку, как герои высасывают его душу, и написа несколько страниц он порой застывал в каком-то безнадёжном ступоре—абсолютно без сил…
И когда он читал о радости творчества, о том, что оно приносит удовольствие, счастье…
Тогда почему же он продолжал писать: ЧЖ обострила этот вопрос… Обострила этот вопрос и поставила при своём первом появлении—ребром… Он сам не понимал, что заставляло его мучаться над письменным листом.
Он и писать не мог, и не писать—тоже не мог…
“Ну, козёл, этого я тебе никогда не прощу!” – только подумала она. Он глянул в её глаза, ясные и притихшие как море перед бурей, и понял, откуда эта Черная Женщина. Оказывается, она из будущего. Из светлого коммунистического будущего Великой Империи.. Ему еще придется встретиться с ней. И не раз.
Семья важнее шнобелевки, — неожиданно принял он решение.

Сумерки сгулащись и даже в комнате мебельные предметы растворялись в темноте… Странно, а почему же я видел ЧуЖую так как будто при свете дневного дня… так явственно, … так отчетливо кажду поуговку, каждую ниточку, каждый шов…
Это была последняя мысль, которую он запомнил из этой вполне себе сновидной сцены….
Х* Х* Х*
… ощущение Чёрной Женщины или Чёрного Человека весьма характерно для большинства творческих личностей; кто-то из них об этом говорит прямо, кто-то молчит, но чувствуют… В отличие от творцов религиозные деятели общаются по большей части с белыми—ангелами, белыми девами; нет ну почему, некоторые монахи и святители видят и бесов и уродов, но не на чёрном они делают акцент… У творцов это наборот — чёткое ощущение Врага, угрозы, опасности…
Я думаю, что не для всех, но для подавляющего большинства творчество связано с мраком этих чёрных глубин… Для большинства творцов характерна повышенная тревожность и memento mori
И само творчество отнюдь не сублимация игры гениталий, а некое противостояние —
Amor ad mori…
(Читать далее — Из Пятой главы. «А ты не пожалеешь об этом?»)